Полвечности и пять минут сверху
14 декабря, 2011
АВТОР: Дмитрий Карташев
– В чем смысл жизни?
Вдруг спросила она, оторвавшись от книги.
– А в чем смысл моих сосков?
– Ну знаешь-ли!? Опять эти твои шуточки.
– Ты же знаешь, в таких ситуациях твой взгляд становится бесподобным. Впрочем, что за дрянь ты читаешь? Неужели в твоем романе есть хоть какой-то смысл?
– Не знаю. Наверно есть, я еще не прочитала…
– О чем он?
– …о жизни. Сюжет довольно интересен. Ох, а эти переживания героев… Знаешь, я ими так сильно наслаждаюсь, каждым моментом, что даже забываю улавливать смысл. Мне кажется, его тут не так уж и много, я все пойму в конце.
Наш диалог сдался на милость тишины. Она снова окунулась в иной мир, в мир книги, в потоки слов, интерпретирующихся по устоявшимся законам языка. Синий свет окутывал её в ночи, так нежно как смог бы только я. Созерцая, не смея, даже дотронуться, я оставался там где находился. Сидя в кресле. Вдруг подумал я: «Нарушают ли мысли тишину?»
«Наверно нет». Тут же ответил мне мой внутренний голос.
– Нарушают ли мысли тишину?
Спросил я, нарушив слаженную работу механизма тишины, своим голосом.
– Я где-то читала, что человек в полной тишине, в комнате со стенами, поглощающими всяческие звуки, не продержится и дня. Тишина не естественна по человеческой природе. Мысли… на какое-то время могут его отвлечь. В такой комнате даже собственный голос слышится как внутренний. Получается, что он даже голосом не сможет нарушить тишину, не то что мыслями.
– А ты задумывалась, что есть тишина? Если шум это вибрации, раздражающие слуховые нервы, то тишина – отсутствие всяческих раздражающих вибраций, то есть своего рода, звуковой вакуум или НИЧТО. Но это так, если смотреть с технической точки зрения. Для тех, кто верит в науку это утверждение истинно. Для остальных ложно. Веришь в науку?
– Если только изредка. А так, я верю в другое НИЧТО. Большое и великое. Всеобъемлющее и страшащее. НИЧТО. Скоротечность времени. Все и вся стремятся к этому. Единственно истинная мотивация, побуждающая человечество на все совершаемые действия. Все уверены в том, что НИЧТО нельзя встречать с пустыми руками. Они набивают свои чемоданы ненужными вещами, они набивают свои головы ненужными знаниями. Что бы быть готовыми к тому дню, когда скорый поезд отправится от станции ЖИЗНЬ прямиком к станции НИЧТО…
Ты и я, сидим на вокзале, и держим в руках билеты на поезд…
Она размышляла с такой легкостью и в тот же момент, не дающей сомнения серьезностью. Это были действительно её мысли, вытекающие из самых интимных глубин ее души. Она продолжила, не дав мне до конца осмыслить её слова.
– Пока мы не пришли в НИЧТО, я предпочитаю выжимать из каждого мгновения чувственное наслаждение. “Воспоминания о былом и предвкушение будущего, в чем-то похожи, порой неотличимы. Поэтому, какая разница между тем, что БЫЛО и БУДЕТ? Чувственно никакой”. Читая сейчас свой роман, я создаю воспоминания, которых у меня не было, и предвкушаю будущее, которого у меня не будет. Я переживаю, каждое мгновение так, как если бы оно было пережито мной…
Отложив книгу, она дотянулась до ночного столика и взяла свою записную книжку, чуть полистав, отложила на место.
– Кажется, что-то похожее я видела у Ясперса, или мне так кажется.
– Скажи мне, ты одержима? Ведь одержимость в таком вопросе штука весьма опасная. Знатоки многих учений сходятся во мнении, что высшая степень трансценденции есть сама смерть. Они осознанно переступают грань. Антропологичность бытия, вот о чем они забывают, одержимые своей целью…
– Прекрати! Это все бред голубой собаки! Уж это они не забыли. Все это придумали, вернее к этому пришли люди не найдя ответ на вопрос о смысле жизни. Они дошли вплотную до сегодняшнего времени, вплоть до этого момента. Это они все придумали, все, что для нас является обыденностью. От разделения труда до социальных институтов… это как правила в игре. Правила воспринимаются как должное. Их не обсуждают, не нарушают, не дополняют. И нужны они ничуть. Только чтоб сохранить смысл игры.
– Игры…!? но вспомни, последний раз, когда ты играла со мной или с кем-нибудь. Вспоминай! В игре были правила, были игроки. У игры была история. У игроков были стратегии, интерпретации правил и… и осознание своего бытия в игре без отречения от бытия в мире. Они знали: вот игра, а вот обычная жизнь. Игра им представлялась как эманация из самих себя, в то время как жизнь – эманация от бога, невообразимого, недоступного. Поддающегося трансценденции, но лишь через высшую ее степень. Любое достижение в игре они бы с радостью обменяли на достижение в жизни… понимаешь?
– Какого черта!? Сколько можно говорить!? Я опять убеждаюсь в отсутствии хоть какой-нибудь стоимости знаний. Зачем они!? Зачем схваченному фермером ягненку знать, как работает триммер, стригущий его. Если он никогда не сможет отобрать его и использовать по назначению? Может ответишь? Да, это лишь вопросы, и ответы на них принципиально ничего не значат. Мы все уйдем в НИЧТО. Хочу свободы, физической и духовной.
Я чертовски устала! Когда ты меня, наконец, отпустишь? Устала — уста-ала! Эти наручники… они мне давят! Ты говорил, что это ненадолго. Сам-то помнишь, сколько я уже тут нахожусь?
– Свобода претит человеку.
– Куда ты пошел? Почему ты свободен? Разве ты не человек?
– Поэтому я и вернусь… я прикован к тебе, но на более высоком уровне…
Дверь захлопнулась, преградив путь крику…
– Негодяй!
Стремительно слетело с её бархатных губ, будто ястреб ринулся навстречу обреченной на смерть жертве.
– Конечно же, я вернусь, но не раньше, чем будет нужно.
(«Черт возьми, я думала это не будет длиться так долго. Я тут уже… сколько дней я тут нахожусь? Куда он ушел? И зачем я пошла на это? Что вообще мне не хватало? Ах, да… не хватало. А теперь сижу тут одна после стольких пустых разговоров, мыслей и книг. Он сказал мне, что бы я думала вслух, когда его нет рядом. Да какое это к черту искусство!? Даже когда повсюду микрофоны. Микрофоны! Точно! Я выберусь отсюда, найду записи. Это будет отличным доказательством в суде. Теперь надо выбираться, да поскорее…»)
– Хорошо снимать две квартиры…
Ключ вошел в замок с первого раза. Три оборота. И он внутри, проверяет оборудование. Все в норме. Все записывается.
Посмотрим, что она там вытворяет? Так, камера включена. Она все еще лежит, там же. Еще помнит, что нужно проговаривать мысли вслух. Да, в таком состоянии любого пациента можно убедить в чем угодно, но мне это не потребуется, да и она не пациент. Где эти бумаги, которые она подписывала… вот, все строго по плану и согласно контракту. Игра есть игра, а правила есть правила…
Серость повседневности чуть не доконала её… захотела проникнуть вглубь своего сознания, постичь скрытые от беглого взгляда потайные уголки иного мира. Я предупреждал ее, я же говорил ей, она знала о возможных последствиях. Она все знала.
Он взглянул на свои часы, перевел взгляд на луну в окне, с таким видом, словно луна хотела ему сказать что-то важное. А может, так оно и было? Затем взгляд плавно упал обратно на часы. Стало понятно, то важное, крылось в положении стрелок на циферблате, а не в таинственно-холодном сиянии луны.
(« Я потеряла надежду выбраться отсюда. Я просто, не знала как. Мои мысли никак не могли собраться воедино. Внимание рассеивалось. Вонзив свой взгляд в дверь, я почувствовала, как со мной что-то происходит…
МНЕ СТРАШНО…
Никогда раньше ничего подобного не ощущала. Голова тяжелеет. Покалывания проносятся по телу. Тепло. Откуда здесь туман? Он возникает из ниоткуда. Прямо из воздуха. Какой-то необычный – узорчатый, чуть с серебра. В реальном мире никогда не встречала такого цвета. Еще помню, мне было трудно в нем двигаться. Его густота сдавливала мое тело. Дыхание становилось прерывистым. Звериный страх накрыл меня с головой, я не могла понять, чего так боялась.
Через какое-то время, не могу сказать, было ли это пять минут или целая вечность, я увидела, как некий сгусток энергии медленно вливается в комнату. Аритмично пульсируя, надвигается на меня. За ним следовал такой же, но размером во всю комнату. Приближались медленно. Страх пропал. Мне лишь было холодно и очень волнительно. Когда я заметила, что они подобрались почти вплотную, я не могла двигаться. Отчетливо помню, как в моей голове промелькнула мысль об эпохальной значимости происходящего. Я замечала раньше такие мысли, они приходят в крайние моменты, когда назад пути уже нет. Сгустки энергии проходили сквозь меня, не причиняя никакого вреда. За ними последовали продолговатые длинные вспышки, они проносились мимо с большой скоростью. Постепенно меня накрыло чувством, очень похожим на удовольствие. Вспышки увеличивались, туман сковывал разум…»)
Повторный взгляд на луну не оправдал даже его самые скромные ожидания.
Стрелки на циферблате, чуть подождав, встали в нужное положение.
– Вещество начнет действовать… сей-час.
И она упала без сил, но полная энергии изучать другой мир, в котором она никогда не была и в который так сильно хотела попасть. Что она видит, а точнее сказать ощущает – для нас загадка. Мы можем лишь догадываться или надеяться на ее подробный рассказ. Но, увы, слова не способны на такое.
Я включил специальную музыку, чтобы создать ей нужное настроение. Должно быть, это лучшее в её жизни, что она сейчас там видит. Шаманы древности столетиями учились путешествовать в иные миры. Она, отправилась туда без подготовки. Должно быть она шокирована.
Сейчас для ее восприятия доступно все. Никаких границ. Будем надеяться, что она хоть что-то сможет запомнить. Мне лишь остается следить за ее физическим состоянием.
[Фрагмент записи, сделанной на диктофон. Для служебного пользования.
02:15
Температура выше нормы. Активное движение век. Общее состояние нормальное.
02:48
Началось усиленное потоотделение. Веки продолжают двигаться, Температура не падает. Пациент начал бредить.
03:30
Судороги. Пульс не прощупывается.
Состояние критическое!
Обрыв записи…]
(«Я открыла глаза. Кажется, это был он. Говорил мне что-то. Он был так сильно взволнован. Никогда не видела его таким. С трудом вспоминаю этот момент. Он смотрел на меня, как если бы я долго отсутствовала, скажем, в кругосветном плавании. Он тряс меня, что-то объяснял, показывал руками. Было так не обычно. Потом помню, как я опять уснула»)
Когда она открыла глаза, ее взгляд был словно отстранен от всего. Я был рад снова видеть ее глаза. Я даже не помню, что начал ей говорить. Наверное, рассказывал о том, как откачивал ее, делал массаж сердца. О том моем страхе, который чуть не погубил ее. У меня все еще тряслись руки. В голове стоял шум. Ее силы иссякли, мои тоже. Но я сумел, я вернул ее обратно. В этот загадочный мир, не обремененный истинным смыслом и созданный для бесконечных поисков. Сколько времени мы держались без сна, будет подсчитано позже. Все, что нам сейчас было нужно, так это здоровый сон.
Они находились в этой квартире уже несколько суток. Закрывшись от всего и всех. Увлеченные собой и своей философией, подобно де Бувуар и Сартру. Замкнувшись в себе, они создали свой полноценный мир. Требующий особого отношения. Окно, плотно заклеенное черной пленкой, впервые за это время, было настежь открытым. Первые лучи золотой звезды согнали с двух умиротворенных тел остатки ночи, опалили веки солнечной радиацией, и новый день принял их в свои объятия. В объятия природы, создающей новую жизнь и устанавливающей свои порядки.
Ее отстраненный доселе взгляд приобрел прежнюю выразительность. Она смотрела сквозь мои глаза, прямо в мою душу… как и прежде.
– Мне показалось, я пробыла там полвечности…
– И пять минут сверху… ты чуть не переступила грань… навсегда. Надеюсь, ты помнишь все, что там было…